СМЕРТЬ ИИСУСА
(Мф.27:45-56; Мк.15:33-41; Лк.23:44-49; Ин.19:28-30)
«Только пепел знает, что значит сгореть дотла»…
Иосиф Бродский
И опять не могу я не начать со строк Ветхого завета…
Пророк Амос, восьмая глава: «Такое видение открыл мне Господь Бог: вот корзина со спелыми плодами. И сказал Он: что ты видишь, Амос? Я ответил: корзину со спелыми плодами. Тогда Господь сказал мне: приспел конец народу Моему, Израилю: не буду более прощать ему» (Ам.8:1,2).
Много веков наполнялась эта корзина плодами гнева Божия. И вот настал день, когда чаша Его терпения переполнилась.
И задолго до этого дня, до его полудня, о неизбежном возмездии сказано: «И будет в тот день, говорит Господь Бог: произведу закат солнца в полдень и омрачу землю среди светлого дня. И обращу праздники ваши в сетование и все песни ваши в плач, и возложу на все чресла вретище и плешь на всякую голову; и произведу в стране плач, как о единственном сыне, и конец ее будет - как горький день»(Ам.8: 9,10).
Вспоминают ли собравшиеся на Голгофе эти строки, когда именно в полдень, «В шестом же часу настала тьма по всей земле…»?
Шестой час. Время начала храмового жертвоприношения.
И если бы не Христос, то после слов от шестого часа наступила тьма можно было бы, наверное, поставить точку.
Точку не в евангельском повествовании – но во всей человеческой истории, потому что эта тьма - продолжалась бы вечно.
Не рассеявшись уже никогда, она стала бы концом света.
Но не случайно в самых первых строках евангелия от Иоанна написано: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин.1:5)! Эта тьма, хотя и «и продолжалась до часа девятого», не стала вечной, не явилась последним событием человеческой истории.
И в этот час не в храме – но здесь, на Голгофе состоится величайшее, невообразимое: Жертвоприношение Самого Бога.
Приносящего – и Приносимого.
«В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? - что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?».
Двадцать первый псалом, второй стих которого вырывается из самой глубины души Спасителя на родном для Него арамейском языке …
Во всем Четвероевангелии по жути своей нет для меня аналогов этой строке, говорящей о мгновении, когда Иисус был оставлен Богом-Отцом.
И что для Спасителя в сравнении с этой богооставленностью все предыдущие мучения, когда ничто не могло исторгнуть из Него слов, хотя бы отдаленно напоминающих это - для чего Ты Меня оставил![1]
Богооставленность…
Наверное, каждому верующему в той или иной степени когда-нибудь приходилось испытать нечто похожее. Но думается, что чувства, которые при этом испытывает человек, зависят от того, насколько сам он близок к Богу. И ужас от этого ощущения тем сильнее, чем сильнее его вера.
Но если так - тогда в малой даже степени невозможно представить себе то, что испытывает сейчас Иисус – потому что не было и никогда не будет человека, более близкого к Богу, чем Он!
Но что же произносит человек, думающий, что Бог оставил его?
Вряд ли ошибусь, если скажу – почему Ты оставил меня?
И даже новозаветные верующие, христиане - не задают ли в минуты своих страданий этот вопрос чаще всего именно как почему?
Почему Ты оставил меня?
Вопрос Иова…
И - трех его друзей, которые пытаются убедить Иова многострадального в источнике, причинах его мучений.
Но насколько же колоссальна, насколько принципиальна разница между этим почему - и прозвучавшим из уст Спасителя для чего!
Потому что в отличие от почему – произнесённое Им для чего говорит не о конце, но о начале нового, иного этапа!
Обращенное назад, в прошлое почему – и адресованный будущему, предстояшему, вопрос – для чего?
И случайно ли в следующем, двадцать втором псалме, который начинается словами «Господь – Пастырь мой», царь Давид произносит: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…» (Пс.22: 4)?
Долиною смертной тени – ведь это значит, что путь страдающего - не в долину, но через неё, дальше!
Это значит, что долина смертной тени – не конец пути!
Она – только этап, хотя и необходимый.
Не обходимый…
И не для того ли оставлен Богом Спаситель, чтобы ни один человек не был Им оставлен?
Ну, а что же люди, первыми в человеческой истории услышавшие это?
Их реакция известна: «Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет».
Ты можешь спросить - при чём же здесь Илия?
Еле- еле шевелятся в кровь разбитые, запёкшиеся губы Иисуса, которыми почти невозможно пошевелить. Прилипает к пересохшей гортани распухший язык. Рвётся от жуткой боли дыхание…
Стоит ли удивляться тому, что произнесенное Им арамейское Или, Или некоторые из стоявших тут восприняли как созвучное имени пророка Илии?
И более того - из этих некоторых «один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить…».
Ну, наконец-то, быть может скажешь ты, - хоть один человек проникся состраданием к Спасителю!
Если бы так…
У этого поступка - совсем другая мотивация: видя, что смерть уже коснулась Иисуса, этот один хочет продлить Его агонию, «говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его».
Эта даже не sancta simplicitas, не та пресловутая «святая простота», которой приговоренный католическим церковным собором как еретик к сожжению Ян Гус назвал поступок старушки, в своём религиозном усердии подбросившей принесенную ей вязанку хвороста в огонь костра.
Этот неназванный один так ничего и не понял из сказанного Спасителем.
Хотя – почему один?
Наверно, не поняли и все остальные. И уж тем более – римские воины, когда «После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду».
Чего желает Он, чего жаждет в этот момент - зная, что уже ВСЕ совершилось?
Не завершения ли всего происходящего?
Однако воины понимают слова Иисуса буквально - ведь для измученного до самого последнего предела человека жажда так естественна! Но во всем происходящем даже для них, привычных исполнителей смертных приговоров, есть нечто, выходящее за рамки обыденного – и вызывает что-то похожее на сострадание.
«Тут стоял сосуд, полный уксуса» - а точнее, обычной для утоления жажды подкисленной уксусом воды. И услышав это жажду - «Воины, напоив уксусом губку и наложив на иссоп, поднесли к устам Его». Как бы то ни было – но именно палачи, язычники проявили последнее человеческое если не сострадание – то хотя бы сочувствие к умирающему Спасителю.
И «Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось!».
Совершилось!
Вот оно - главное для меня слово всей Библии, знаменующее то, что Новый завет – состоялся!
И если бы только не та цена, которой совершилось это совершилось – потому что Спаситель, «преклонив главу, предал дух…».
Жертва – принесена.
Искупление – состоялось.
«И завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу».
Это та самая завеса, о которой я, кажется, уже писал тебе, когда рассказывал об иерусалимском храме.
Огромная и тяжелая, восемнадцати метров длиной, девяти – шириной и в ладонь - толщиной, она отгораживала средоточие храма, его Святое Святых от всего окружающего пространства.
От всего мира…
Но только первосвященник, один раз в год заходивший за нее, мог видеть, что скрывает она - пустоту.
Давно уже не было за ней ни скрижалей Завета, ни посоха Аарона, ни сосуда с манной…
Не об этой ли завесе, отделяющей народ от Бога - и Бога от народа, и не об этом ли моменте говорил в своем пророчестве Исайя - «и уничтожит на горе сей покрывало, покрывающее все народы, покрывало, лежащее на всех племенах» (Ис.25:7)? [2]
И вот она не отодвинута, не приподнята, не приоткрыта на время – но разодрана целиком и полностью, сверху донизу – раз и навсегда!
И тем самым – навсегда уничтожено разделение людей и Бога.
Снова вспоминается книга Иова, его слова о себе и Боге – «Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас» (Иов.9:33). Доживи Иов до этого дня – быть может именно он, а не апостол Павел произнес бы это вдохновеннейшее - «Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех» (1Тим.2:5,6).
И не это ли событие видел, не об этом ли посредничестве думал мой любимый Исайя, когда писал в своей книге - «Поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле; ибо так говорит Господь. И скажут в тот день: вот Он, Бог наш! на Него мы уповали, и Он спас нас! Сей есть Господь; на Него уповали мы; возрадуемся и возвеселимся во спасение Его!» (Ис.25: 8,9).
И скажут в тот день…
Что ж, люди – и очень многие - действительно скажут это. Но тот день наступит позже.
А в тот момент только один человек, и к тому же – не иудей, и даже вообще не житель Палестины, а возглавлявший караул римский «Сотник, стоявший напротив Его, увидев, что Он, так возгласив, испустил дух, сказал: истинно Человек Сей был Сын Божий»!
Хоть один – но сказал!
Ошибаясь только в одном – употребляя прошедшее время, сказав был.
А что же все остальные?
Нельзя сказать, что они никак не отреагировали на происходящие знамения: «И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь».
Как же точно охарактеризовано в Евангелии то, чем является происходящее на Голгофе для собравшегося народа – сие зрелище… В полном соответствии всё с тем же двадцать первым псалмом – «Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище…» (Пс.21:18).
Что же до бия себя в грудь - если бы только не знать, сколько же раз повторялось оно в Ветхом завете! И сейчас эти люди возвращаются не столько в Иерусалим, сколько к прежней своей жизни.
К прежним грехам.
И прежнему рабству – которое куда хуже плена египетского…
Напуганная происходящими явлениями, основная масса людей разбегается – и только «Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это». Их, знавших Его, совем немного, всего-то небольшая, наверное, группка. И «между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосии, и мать сыновей Зеведеевых».
И снова думается: мать сыновей Зеведеевых, Иакова и Иоанна – вспоминает ли она, глядя на три голгофские креста, свою недавнюю просьбу – «чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем»?
Вспоминают ли сами ученики Его вопрос – «Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?» - и свой ответ «можем»?
Только стоявших при распятии Богоматери и единственного из всех учеников, пришедшего ко кресту – апостола Иоанна - сейчас нет уже здесь.
Что ж, даже Её силы имеют предел – и Иоанн уводит Марию, чтобы хотя бы момента мучительной смерти Сына не видела Его Мать.
И только немногочисленные оставшиеся у Креста становятся свидетелями того, что происходило далее: «Но так как тогда была пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, - ибо та суббота была день великий, - просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их».
Перебивание голеней практиковалось в то время, чтобы в случае какой-либо экстренной необходимости ускорить смерть распятого: вызванный этим болевой шок настолько силен, что практически мгновенно приводил к смерти и без того измученного и обессиленного человека.
Но почему иудеи просят Пилата об этом?
Разве не сказано в Писании, что Иисус уже предал дух?
Снова не оставляет меня мысль, что главным движущим ими мотивом является сейчас желание окончательно, полностью убедиться в смерти Иисуса. Впереди – праздничные мероприятия, но если уйти, не убедившись совершенно, абсолютно, «на все сто процентов» в смерти Распятого, то это - «а вдруг» - будет преследовать их все эти пасхальные дни.
Нет, им нужен «контрольный выстрел».
И Пилат идет им навстречу – хотя обычно тела распятых надолго оставляли на придорожных крестах, чтобы все проходящие мимо них видели, чем кончается сопротивление Риму.
Приказ отдан.
«Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней…».
Им, опытным в своем ремесле профессионалам, не составляет проблемы отличить мертвого человека от живого. И все же «один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода».
Кровь и вода…
Помнишь начало Исхода, когда «созвал Моисей всех старейшин Израилевых и сказал им: выберите и возьмите себе агнцев по семействам вашим и заколите пасху; и возьмите пучок иссопа, и обмочите в кровь, которая в сосуде, и помажьте перекладину и оба косяка дверей кровью…»?
И его слова о том, что когда «пойдет Господь поражать Египет, и увидит кровь на перекладине и на обоих косяках, и пройдет Господь мимо дверей, и не попустит губителю войти в домы ваши для поражения» (Исх.12:21-23)?
Агнец выбран.
Пасха – заколота.
И Кровью Агнца помазаны перекладина и косяки Креста.
Креста, который стал теми тесными вратами, о которых говорил Своим ученикам Спаситель.
Вратами в жизнь вечную.
Дверями истинного, действительно с большой буквы Исхода для каждого человека - «ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас» (1Кор.5:7).
.Что же до воды – то разве можно не вспомнить то далекое время, когда «воззрел Бог на землю, и вот, она растленна, ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли» (Быт.6:12,13)?
Затем – потоп, гибель всего тогдашнего человечества, кроме самого Ноя и его близких. Но и потоп не смог уничтожить, смыть всю ту грязь, которая накопилась со времен Адама…
И только истекшая после удара копья из тела Иисуса вода сделала это.
Кровь и вода…
Евхаристия и крещение…
Крешение - и крест...
И все земное служение Христа - между ними.
Удивительно - но (если не ошибаюсь) только в русском языке эти два слова являются однокоренными!
И еще: иногда, читая Евангелие, для лучшего понимания текста я пользуюсь греческим словарем - ведь каждое слово греческого оригинала может быть переведено по-разному. И вот однажды, когда по какой-то причине я в очередной раз перелистывал словарь, то взгляд задержался на слове пасхо! Я исптал при этом что-то вроде потрясения - потому что это слово, оканчивающеея буквой омега, переводится как претерпевать, терпеть, страдать, переносить.
И если вспомнить, что созучное ему слово пасха имеет своим окончанием букву альфа - то можно ли не вспомнить строку из Откровения: "Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний" (Откр.22:13)?!
Подумалось: быть может, крест - это и есть "точка омега", о которой писал Тейяр де Шарден?
И как неразрывно связаны пасха Христова и пасхо Христа - страдание, претерпевание, перенесение мук и смерти Самого Спасителя!
Заканчивая описание Воскресения Христова, апостол Иоанн пишет: «И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили» - напишет, обращаясь сквозь века в наши с тобой дни, евангелист Иоанн.
Крешение - и крест...
И все земное служение Христа - между ними.
Удивительно - но (если не ошибаюсь) только в русском языке эти два слова являются однокоренными!
И еще: иногда, читая Евангелие, для лучшего понимания текста я пользуюсь греческим словарем - ведь каждое слово греческого оригинала может быть переведено по-разному. И вот однажды, когда по какой-то причине я в очередной раз перелистывал словарь, то взгляд задержался на слове пасхо! Я исптал при этом что-то вроде потрясения - потому что это слово, оканчивающеея буквой омега, переводится как претерпевать, терпеть, страдать, переносить.
И если вспомнить, что созучное ему слово пасха имеет своим окончанием букву альфа - то можно ли не вспомнить строку из Откровения: "Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний" (Откр.22:13)?!
Подумалось: быть может, крест - это и есть "точка омега", о которой писал Тейяр де Шарден?
И как неразрывно связаны пасха Христова и пасхо Христа - страдание, претерпевание, перенесение мук и смерти Самого Спасителя!
Заканчивая описание Воскресения Христова, апостол Иоанн пишет: «И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили» - напишет, обращаясь сквозь века в наши с тобой дни, евангелист Иоанн.
Но только ли к ветхозаветным иудеям обращены пророческие слова Исайи: «Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь»
Кто же сегодня те, которых Бог называет народом Моим?
Не христиане ли?
[1] Вспоминаются слова Честертона: «В самой высокой точке этой драмы есть одиночество, которое нельзя нарушить, есть тайны, которых не выразить, во всяком случае – в тот час, когда обычный человек обращается к людям. Никакими словами, кроме тех простых слов, и отдаленно не передашь весь ужас, царивший на Голгофе. Его никогда не перестанут описывать, а в сущности – и не начинали. Что можно сказать о конце, когда вырвались немыслимо отчетливые, немыслимо непонятные слова, на миг разверзлась не выдуманная, а настоящая бездна в единстве Троицы и Бог оставил Бога? Нам этих слов не понять во всю вечность, которую они нам дали».
[2] Но так трагически скоро сами люди, причём что особенно прискорбно - уже христиане, спустя небольшое сравнительно время начнут «восстанавливать» эту уничтоженную Богом «завесу». И представители уже разных христианских конфессий снова будут устанавливать её между Богом и людьми, и ставить около неё своих служителей – настаивая, что именно и только они могут обеспечить истинное, во всей полноте общение верующего с Богом…
[3] Подумалось: не поэтому ли именно им, женщинам, будет дано стать первыми свидетелями Его воскресения? И не потому ли среди прихожан христианских церквей - тоже больше женщин?
""
Комментариев нет:
Отправить комментарий